Сергей Мигицко и роль великого сказочника

В середине ноября, когда в Петербурге настают самые серые и тусклые дни, в гримерной театра имени Ленсовета редакция GREY CHIC Magazine встретилась с народным артистом Сергеем Григорьевичем Мигицко, чтобы поговорить о жизненном пути актера, творчестве и сказке — как в жизни великого писателя Ханса Христиана Андерсена, так и в жизни каждого из нас.

О.: Сергей Григорьевич, все наши интервью рассказывают о пути человека к мечте. Прокладывают некий маршрут из точки «А» в точку «Б». Поэтому и наш рассказ начнем с подобных вопросов — помните ли вы тот момент, когда решили стать актером — было это осознанное решение или, скорее, стечение обстоятельств?

С.: К актерству я подошел органично. Я «лицедействовал» с самого юного возраста. Помню, как уже в возрасте четырех-пяти лет любил разыгрывать роли «один на один», без партнеров. С раннего детства обожал футбол. В то время футбольные матчи, транслировавшиеся по телевидению, снимались одной камерой и представляли собой довольно скучное зрелище. Интереса просмотру добавляли комментаторы, легендарные личности — Вадим Синявский, Ян Спарре, Николай Озеров. Вдохновившись работой великих, я смастерил футбольное поле из деревянной доски, которую расчертил на секции, и на ней разыгрывал футбольные баталии, комментируя происходящее.

Затем начались школьные годы. Мне повезло, в школе, где я учился, была очень хорошо развита самодеятельность. Вдобавок к этому мы с друзьями организовали творческий коллектив, где разыгрывали пьесы на пальцах. До сих пор помню его название — «Пальцемин» — миниатюры на пальцах. Мы репетировали и устраивали представления, на которые раздавали программки. Девочки в школе были в восторге от нашего творчества. «Пальцемин» сделал нас довольно известными среди сверстников.

Но самое важное — в школе работал потрясающий театр. Его вела преподаватель русского языка и литературы Юлия Моисеевна Самарова, чьи родители служили в Одесском академическом русском театре. Под руководством Юлии Моисеевны велась крайне активная деятельность — репетиции, спектакли, встречи. Мы получали огромное удовольствие от совместного творчества. Благодаря Юлии Моисеевне из школьного коллектива вышло немало артистов или людей, ушедших искать себя в этой профессии. Впоследствии Юлия Моисеевна Самарова уехала жить в США, где издала сборник мемуаров и стихов. Она была прекрасным поэтом.

Кроме того, в моем классе учился сын замечательного артиста одесской оперетты Семена Самойловича Крупника — Андрей Крупник. Вместе с Андреем мы посетили все спектакли Одесского театра музыкальной комедии, которые были по-настоящему стоящими. Как только семья Крупника приехала в Одессу и его сын начал учиться в нашей школе, Семен Самойлович поставил с нами, учащимися третьего класса, спектакль, который назывался «Семейный совет». Это была моя первая роль на сцене.

Совокупность всех этих событий привела меня к актерству. Я считаю, что любимым делом и будущей профессией надо гореть с детства. Решение, кем стать, невозможно принять за минуту. К выбору профессии я пришел органично, все шло будто «само собой». Но одно — выбрать направление учебы, а совсем другое — куда поступать. Я родился и вырос в Одессе, где не было институтов, в которых бы обучали актерскому мастерству.

С.: Это была воля случая. Девушка из моей школы — Нина Зайцева уехала поступать в Ленинград и с первого раза попала на курс к Василию Васильевичу Меркурьеву и Ирине Всеволодовне Мейерхольд. Для нас это было событие мирового масштаба. Сложилось ощущение, будто мы сами поступили вместе с Ниной. Мы писали Нине письма, узнавали подробности того, как ей это удалось. Неожиданно Нина позвала меня в Ленинград: «Сережа, здесь все такие хмурые. Радостных, как ты, мало! — сказала Нина. — Приезжай». И я взял и приехал. Вот и все.

С.: Все четыре года учебы в институте стали одним сплошным ярким воспоминанием. Хотя признаюсь честно, сначала я решил, что выбрал неверное направление. Первые полгода учебы мы показывали бессмысленные, по моему мнению, этюды и предметные действия, где пришивали пуговицы, зашивали дырки, разглаживали воротники, варили «беспредметный» суп. Все это время я ощущал себя не на своем месте. Я не чувствовал ни иголку, ни нитку, ни воротничок. Только тогда, когда мы приступили к более играбельным упражнениям, например изображали животных, — я начал чувствовать себя свободно. Вначале же было полное ощущение, что это совсем не то, чем я хочу заниматься.

Однако, если возвращаться к самому яркому воспоминанию — то, наверное, им стал момент, когда я впервые увидел своего учителя — Игоря Петровича Владимирова. Это было как удар молнии. В год моего поступления на курс набирали два мастера — Татьяна Григорьевна Сойникова и Игорь Петрович Владимиров. Татьяна Григорьевна была грандом, а Игорь Петрович — напротив, набирал первый курс в жизни. Мой будущий учитель отсутствовал на первых этапах приема студентов из-за гастролей театра и появился лишь ближе к финалу отбора. В наш курс он вложил очень много энергии.

Очень хорошо помню тот день, когда театр вернулся с гастролей и Владимиров приехал в институт. Тогда я даже не знал, как он выглядит. Было лето, начало июля. Мы стояли около институтской двери и курили. С улицы Белинского начала выезжать новенькая 21-я голубая «Волга», которая подъехала ко входу в здание. Из нее вышел мужчина — им оказался Игорь Петрович Владимиров. Ему было около пятидесяти лет. В сером костюме, голубой рубашке, весь седой и с голубыми глазами. Он был невероятно красив. Я запомнил этот момент на всю жизнь.

Я сразу влюбился в своего будущего преподавателя. До самого момента поступления нам не говорили, к кому из мастеров мы попадем. Лишь когда вывесили списки, я узнал, что буду учиться у Игоря Петровича. Я был крайне удивлен. Владимиров стоял рядом и, заметив мое лицо, сказал: «Мигицко, ты чем-то недоволен?» А я, наоборот, был счастлив. Вот такая история.

Потом, спустя много лет, читая монолог Шарикова в «Собачьем сердце», где Игорь Петрович Владимиров играл роль профессора Преображенского, я вспоминал ту самую первую встречу и посвящал этот монолог ему: «Что это за такое лицо, которое может псов с улицы мимо швейцаров вводить в дом жилищного товарищества?»

С.: Что значит «в том числе»?! Я начал актерский путь с детских сказок. Это сейчас приходят артисты после театрального института «все Гамлеты». В те времена было по-другому. Свою первую главную роль (прим. редакции — роль Шарикова в «Собачьем сердце», 1987 год) я сыграл спустя 14 лет после работы в театре. А сперва играл Осла в «Бременских музыкантах», маленькую разбойницу в «Снежной королеве», Филле и Рулле в «Малыше и Карлсоне».

Если говорить о знаковой роли, то она появилась еще до роли Шарикова в «Собачьем сердце». В 1977-м я получил возрастную роль в пьесе Вампилова «Прошлым летом в Чулимске». Надо отметить, что Игорь Петрович Владимиров очень любил Вампилова.

И вот, пожалуй, эта постановка стала первой на пути развития меня как артиста и в движении по профессии. Спектакль был невероятный. Лариса Луппиан играла главную героиню — Валентину. Мне кажется, это была ее лучшая роль. Впрочем, как и других артистов, занятых в спектакле. Роль Мечеткина, которая досталась мне, стала во многом знаковой для меня.

После «Прошлым летом в Чулимске» было «Собачье сердце». Затем — «Ты и только ты» по пьесе Тома Стоппарда The Real Sync, где я сыграл драматурга Генри. Это был мой первый спектакль о любви, который мы играли с Ларисой Луппиан.

(Прим. редакции — в момент ответа на вопрос Сергей Григорьевич решает поискать что-то в ящике стола и внезапно для себя находит старую фотографию с этой постановки. «Не может быть! — вскрикивает он. — Это невероятно!» Фотографию с героем пьесы редакция запечатлела у Сергея Григорьевича в руках в конце интервью.)

С.: Все роли сложные. Единственная разница, как в них погружаться. Можно поверхностно, а можно глубоко прочувствовать персонажа, окунуться в детали.
Я могу назвать свои две самые трудные роли — одну я, к сожалению, больше не играю, а другую исполняю по сегодняшний день. Это роли Городничего в «Ревизоре» и Фредерика в спектакле «Фредерик и бульвар преступлений». Это крайне непростые и энергозатратные роли.

«Бульваром преступлений» в Париже называли бульвар Тампль, где находились театры. Пьеса была написана известным современным драматургом Эриком-Эмманюэлем Шмиттом о знаменитом французском артисте Фредерике Леметре специально под исполнение Жан-Поля Бельмондо. В контракте с Бельмондо значилось, что никто другой не может исполнять главного героя, пока его играет Жан-Поль. И мы ждали, пока Бельмондо завершит игру в постановке. Только после того, как он вышел из спектакля, мы получили разрешение на исполнение «Фредерика и бульвара преступлений» в стенах театра имени Ленсовета.

Однажды в Петербург приехал сам Эрик-Эмманюэль и посетил постановку. Когда он после спектакля поднялся на сцену, я стал перед ним на колени. Сразу после выступления я уехал — уже рано утром мне надо было быть на съемках «Андерсена». На столе в гримерной Шмитт оставил мне книгу с дарственной надписью на французском. Позже мы перевели его слова: «Сергей, сегодня был один из самых счастливых дней моей жизни». А на последний спектакль «Фредерика» в театре имени Ленсовета Шмитт приехал вместе со своей мамой.

С.: Нет. Эта кинолента популярности мне не принесла. В те времена фильм «Инкогнито из Петербурга» получил очень низкую оценку от властей. Была дана рекомендация — не показывать картину в первых кинотеатрах страны. Представителям власти показалось, что в фильме есть излишек сатиры.

Несмотря на то что известности эта картина тогда мне не принесла, она дала мне другое — творческую уверенность. Я снимался рядом с мэтрами, великими артистами — Анатолием Папановым, Нонной Мордюковой, Леонидом Куравлевым. Лента «Инкогнито из Петербурга» подарила мне первый актерский багаж. Я был горд, что снимаюсь рядом с такими актерами.

С.: Честно признаюсь, было непросто, но я чрезвычайно благодарен Леониду Иовичу за то, что он дал мне путевку в жизнь и позволил работать рядом с такими выдающимися мастерами, как он сам и вся команда фильма. На тот момент у меня был небольшой опыт съемок в кино — лишь эпизодические роли в «Соломенной шляпке» и детской картине «Дорогой мальчик». На такую «махину», как «Инкогнито из Петербурга», не хватало опыта. Зато было огромное количество энергии, которую я расходовал налево и направо, жег без стеснения.

С Леонидом Иовичем Гайдаем у меня был определенный творческий конфликт. Он считал, что я не до конца раскрыл образ Хлестакова, с чем я был внутренне не согласен. По сегодняшний день многие благодарят меня за эту роль. Однако переубедить Гайдая я не смог. Расстались мы хорошо, но каждый раз, когда встречались впоследствии, Леонид Иович тяжело вздыхал и говорил: «Эээх».

Сами съемки были очень интересные и напряженные. Особенно запомнилась сцена вранья, которую мы снимали несколько дней. А затем переснимали по настоянию властей. Хлестаков показался им излишне развязным и нетрезвым, что было недопустимо в те времена, когда в стране шла активная борьба с пьянством.

С.: Я пробовал себя много раз на стороне, в Москве. Играл с Олегом Меньшиковым в «Горе от ума», с Геннадием Викторовичем Хазановым в пьесе Шеффера «Игра», в «Антрепризе» Михаила Михайловича Казакова вместе с Олегом Басилашвили и Анной Алексахиной в спектакле «Сублимация любви». Где только я не играл! Это была новая формация, новый опыт.

Я и сегодня играю в спектакле «Летучая мышь» «Мюзик-Холла». Не скрою, что меня приглашали в другие, очень хорошие, театры в Москве. Но считаю, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется.

Быть может, если бы меня позвали много раньше, то я бы бросил все и уехал. Но в возрасте старше 50 лет переезжать в Москву я не был готов. Тем более мне очень нравится Петербург. Даже несмотря на то, что меня приглашал один из моих кумиров, я не поехал.

Однако менять на время актерский адрес все же необходимо, проверять себя в других связках — могу ли я? Как говорил Раскольников: «Тварь ли я дрожащая или право имею?»