Почему модели не улыбаются?

Возможно, вы не раз задавались этим вопросом. А если нет, редакция GREY CHIC Magazine задалась и попыталась ответить на него за вас. Виновато ли в этом аристократическое прошлое моделинга? Или повсеместная взволнованность на фоне преступности и экологических катастроф? И причем тут H&M?

Если мимо вас не прошел буквально один из самых обсуждаемых фильмов прошлого года — «Треугольник печали» режиссера Рубена Эстлунда, то вы точно помните фрагмент, где полуобнаженные мужчины-модели, исполняя приказания кастинг-директора, мгновенно меняют выражение лица с высокомерного и отстраненного в стиле Balenciaga на приветливое и добродушное прямо как на рекламных кампаниях масс-маркета H&M. Кажется, прежде ассоциация мира высокой моды с отчужденностью и даже надменностью не вызывала настолько сильного резонанса, как после спонтанной, вставленной в фильм словно невзначай, иронии шведского режиссера. У этого феномена «холодного» haute couture есть причины и корни, для понимания которых надо начать с погружения в историю.

А начиналось все не то, чтобы с отсутствия улыбки, а с совершенной безжизненности. Первыми моделями были не люди, а деревянные куклы-пандоры, которых портные наряжали в свои творения — точные копии всевозможных туалетов — и выставляли у себя в мастерских или отпускали в путешествия с торговцами, чтобы аристократки и богатые клиентки по всему миру были в курсе последних модных веяний. Позже миниатюрные куклы заменили на уже знакомые нам манекены. Но в отличие от пандор, которые, кстати, имели довольно реалистичный и очеловеченный облик —подвижные конечности, разноцветные глаза и волосы, манекены были обезличены. Примерно в это же время прародительницы современных кутюрье начали показывать одежду на себе, поняв необходимость «живой» демонстрации своих изделий.

Первое дефиле привыкли приписывать французскому модельеру Чарльзу Уорту. Он был первым в мире дизайнером, но не первым организатором показа. Это звание принадлежит англичанке мадам Люсиль, которая в начале XX века впервые решила показывать свои наряды на живых моделях — 150 девушек, одетые в творения мадам Люсиль, прогуливались по залам ателье, привлекая проходящих мимо дам.

О профессии модели говорить в то время было еще рано. Как правило, эту роль играли девушки из мира искусства — певицы и актрисы, которые отнюдь не могли похвастаться знатным происхождением. Перспектива надевать на себя то же, что носила простолюдинка, смущала именитых клиенток. Поэтому одежда надевалась на модель поверх черного облегающего костюма, служившего своеобразной преградой между нарядом и телом девушки. Все изменилось с пришествием Русской Революции, а точнее — с пришествием русских аристократок в Париж. Кстати, о самых ярких из них мы рассказывали в нашем материале «Русский след в моде: российская аристократия на подиумах Парижа». Девушки с безупречной родословной, восхитительными манерами и изысканно-отстраненной внешностью буквально влюбили в себя сначала французскую столицу, а за ней и весь старый свет.

Мода всегда была уделом высшего света. Но в первую очередь из-за того, что высший свет эту моду потреблял, а не производил. С начала XX столетия в почете стали и те, кто эту моду создавал — портные, точнее те из них, кто стал именоваться модельерами, и, конечно, модели — русские аристократки, актрисы, которые со временем приобрели лоск и потеряли сравнение с выходцами из низших классов. И как говорится, все на лицо. Или на лице. Томный взгляд, утонченные черты и полное отсутствие даже намека на улыбку. Лиза Фонсагривс, первая в мире модель, удостоенная приставки «супер», так объясняла эту отстраненность: «Всегда на первом месте должно быть платье, никогда — модель. Я просто хорошая вешалка для одежды».

Вслед за 50-ми, где бал правит Кристиан Диор, покоряя женщин по всему миру силуэтом new look, приходят бунтующие 60-е. В это время во главе библии моды — легендарного американского Vogue — восседает не менее легендарная Диана Вриланд, занявшая этот пост в 1962 году. Она моментально чувствовала, а иногда и предугадывала дух перемен. Это время ознаменовалось эпохой новой искренности, когда тело, душа и ум стали свободнее, а вслед за ними свободнее стала и мода. Теперь в моделях ценились не параметры, а личность — яркая, провокационная, бушующая, как сами 60-е. Вриланд стремилась дать миру моды новое течение, и в этом ей не раз помогало ее чутье. Случайно заметив в одном небольшом журнале фотографию юной англичанки, Диана тут же связалась с ней и позвала ее в Нью-Йорк. Худощавая, угловая, больше похожая на мальчика-сорванца, чем на модель, находка главного редактора Vogue определила облик поколения.

В 70-х и 80-х модели еще дальше отдаляются от «просто хороших вешалок для одежды», они становятся настоящими звездами, которых все чаще можно было заметить на скандальных вечеринках Studio 54 и в объятиях Энди Уорхола, Дэвида Боуи и Мика Джаггера. Сексуальная муза Тьерри Мюглера Джерри Холл, скандальная и экстравагантная Грейс Джонс, мгновенно вспыхнувшая и так же быстро сгоревшая Джиа Каранджи, о чьей своенравности ходили слухи по всем кулуарам съемочных площадок, первая темнокожая модель Иман — каждая из них определила эпоху безумных 70-х, выдвинувших моделей и их характер на первый план.

Но если модели теперь звезды, то должны быть и суперзвезды. И они появились. Конец 80-х ознаменовался появлением тех самых супермоделей, о которых мы вспоминаем в первую очередь, задумавшись об этой профессии. Сначала их было всего трое — «святая троица» — так их называли все редактора мирового глянца. Наоми Кэмпбэлл, Кристи Тарлингтон и Линда Евангелиста буквально свели с ума не только модную, но и вообще не связанную с индустрией общественность. С этого времени показ становится не просто профессиональным событием для узкого круга специалистов, а настоящим шоу, стать свидетелем которого хотят люди по всему миру. Наоми, Кристи и Линда, пританцовывая, ходили по подиуму, заигрывали со зрителями и широко улыбались ослепляющим их фотокамерам и восторженным лицам в зале.

Позже троица превратилась в пятерку, впустив в свои ряды американку Синди Кроуфорд и немку Клаудию Шиффер. Без них невозможно было представить ни одно модное шоу — их появление на показе обрекало коллекцию дизайнера на головокружительный успех. Но особой любовью их одаривал итальянец Джанни Версаче, ласково называя девушек «Versace girls». Он сделал моделей не просто частью своего модного представления, а основой fashion-показа. Джанни давал супермоделям безграничную возможность проявлять себя так, как они хотят — улыбаться, смеяться, веселиться на подиуме, танцевать и флиртовать. На показах Versace девушки чувствовали себя свободно и раскрепощенно, они были сексуальны и провокационны, соблазнительны и чувственны.

Но настолько ли искренни они были? Не было ли это поведение поверхностным? Возможно, именно коммерциализация и демократизация моды требовали от моделей «смыть» с себя надменность и остатки аристократичности моделей из прошлого. А вместо этого — «надеть» улыбку и от души повеселить потенциальных клиентов, тем самым вместе с хорошим настроением продать им очередное платье. В 90-е и начале 00-х от лагеря вечно улыбающихся моделей и дизайнеров отделились те, кто смотрел на моду более мрачно. В противовес блеску и роскоши, оставшихся в наследство от 80-х и перешедших в 90-е, развивался гранж. В моду проникала социальная проблематика, неся за собой атмосферу фатальности и безнадежности. Японские деструктивисты, Мартин Маржела и Александр Маккуин не просто создавали одежду, они превратили подиум в место для высказываний и размышлений, вопросов и надежд. Тогда же вошел в популярность «героиновый шик», ставший ответом на поголовную зависимость от тяжелых наркотиков среди американского и европейского населения. Темы социальных и экологических катастроф заполонили подиум, вытеснив даже мимолетный шанс на улыбку.

Модель Настасья Белодед сотрудничающая с агентством Aurora Models Management, которую можно было заметить на показах David Koma London, Pierre Cardin, российских дизайнеров Татьяны Парфеновой и Яниса Чамалиди, объясняет это так: «Действительно, сегодня в девяти из десяти шоу от моделей требуется отстраненное, безэмоциональное выражение лица. Показ Versace Spring-Summer 2024 является тому подтверждением. Клаудиа Шиффер, закрывающая показ, была единственной моделью, шедшей с улыбкой на лице и заигрывающим со зрителями взглядом. Могу предположить, что дефиле сейчас так сильно отличаются по характеру и требуемой от модели экспрессии по многим причинам. Одна из них — технологии. Мода стала быстрее. Она обезличилась. Это повлияло на все процессы модного цикла. Большие бренды все так же делают акцент на самой коллекции, но не через личность модели. Показ — это уже не заявление самого дизайнера, чье имя носит бренд,

а работа огромной команды во главе с креативным директором. Феномен супермоделей в 90х — это тандем модельер и музы».

Николетта Кичан, модель, дефилирующая на петербургской Неделе моды, и с недавних пор дизайнер, дебютировавшая там же, соглашается: «Мне кажется, в золотую эпоху супермоделей, одежда и личность моделей находились наравне. Модели улыбались, заигрывали, играли взглядом, где-то пританцовывали, проявляя всю свою харизму в мир! Последующие изменения в истории повлияли на стиль, подачу шоу и съемок. Работа модели заключается в представлении одежды, и подразумевает знание актерского мастерства, умение «управлять», создавать и передавать эмоции под запрос. Сейчас перед выходом на подиум первоначальной задачей является показать одежду с нейтральным выражением лица, более глубоко, обратить внимание зрителя на одежду. Но важно обратить внимание, что нейтральное лицо — это тоже эмоции!».

Но только ли дело в выдвижении на первый план одежды и обезличении самой моды? Нет ли тут неосознанной (или вполне осознаваемой) попытки разделить высокую моду, приписав ей элитарность и недосягаемость, и моду массовую, почему-то заставляющую людей улыбаться — может, от того, что она не слишком бьет по карману? Ведь, иначе, почему бы не порадоваться, когда на тебе роскошный наряд от Balenciaga? Или haute couture, в отличие от H&M, несерьезности не прощает?