Стал ли нормкор нашей нормой, задвинув на дальнюю полку шкафа, или вглубь бабушкиного сундука, корсеты, пышные юбки с кринолином, жаккардовые жакеты и экстравагантные фраки? Или все-таки уникальный стиль и изысканность, провокационность и декоративность — привилегия, к которой необходимо стремиться, которую необходимо возрождать и воспитывать?
Редакция GREY CHIC Magazine поговорила с Романом Кянджалиевым — дизайнером, эстетом и «декоративно-прикладным мужчиной» — о любви к вещам с историей, о вдохновении воспоминаниями и об абсолютной женственности как новой силе.
Ю.: Роман, почему вы занялись перешивом и кастомизацией винтажных вещей? Вы изначально хотели связать свою жизнь с искусством и дизайном?
Р.: С детства я был окружён красотой — Мама, Кавказские горы и маки. А позже — Исаакиевский собор, “Манеж” и путь до школы вдоль Дворцовой набережной. Я был абсолютно заворожен Красотой, ее величием, силой воздействия и понимал, что хочу быть причастным к этой энергии. Однако не планировал становиться дизайнером. Все выстраивалось очень логично и почти само собой: искусствоведение и история костюма, работа стилистом и после — кастомизация и создание вещей с нуля. Уверен, этот этап — тоже не финальная точка. Сейчас такой период, когда мое изучение себя и мира воплощается в этой форме — в одежде, а позже форма, конечно, может измениться и превратиться в нечто совершенно другое — неожиданное для меня самого.
Ю.: Почему вам стало интересно переделывать уже готовые вещи, а не создавать что-то с самого начала?
Р.: Я начал с кастомизации по нескольким причинам. Во-первых, я не умел шить, но видел, как можно трансформировать уже готовое, дать ему иное прочтение — иногда неожиданное и неочевидное. А во-вторых, количество уже созданной одежды просто невозможно осознать — оно пугающе огромно. Поэтому мне не хотелось наполнять то, что и так переполнено до краев.
Ю.: Каждая вещь, созданная вами, великолепна и эксцентрична в самом хорошем смысле этого слова! Вам сразу удалось найти свой самобытный стиль? Как бы вы его описали?
Р.: Мне сложно назвать конкретный момент, когда это произошло. Но точно могу сказать, я с самого начала ориентировался на внутреннее — каждая вещь является продолжением моих внутренних процессов, переживаний и состояний, без ориентации на текущие тренды или запросы большинства. Возможно, в этом весь секрет.
PHOTO: Антон Новосельцев
Ю.: Есть ли у вас предпочтения — с какими вещами вы работаете?
Р.: Я практически одержим пиджаками, костюмами и фраками. Каждый из этих предметов таит в себе удивительные конструкции, которые обеспечивают, при должной степени мастерства, невероятную посадку и внешний лоск.
Ю.: Вам важна история той или иной вещи? Стараетесь ли вы отразить ее прошлое в обновленном дизайне?
Р.: Все зависит от конкретной вещи. Если я работаю с военным кителем, то мне хочется перечеркнуть, стереть его историю. Перепридумать ее заново. Если же это фрак, то, конечно, я пытаюсь возвести его торжественность и пафос в абсолют.
Ю.: Где вы находите одежду?
Р.: Чаще всего это винтажные магазины и блошиные рынки. Мне нравится выискивать среди кучи вещей те, которые еще таят в себе большой потенциал.
Ю.: Сколько в среднем длится процесс создания одной вещи?
Р.: Зависит от моего внутреннего настроя и состояния вещи. Иногда процесс удается завершить за два дня. А порой нужно пару недель или даже месяцев.
Ю.: Есть ли у вас любимое произведение? Или может быть интересная история, связанная с одной из вещей?
Р.: Иногда мне кажется, что каждую новую вещь я люблю больше предыдущих, но это кокетство с самим собой. Когда я смотрю на созданные вещи, я словно наблюдаю портрет своей жизни: некоторые вещи связаны с худой постстуденческой жизнью в Москве, другие — с влюбленностью или расставанием, с карантином и с эмиграцией. Какие-то периоды проживать и вспоминать приятнее иных. Но все они — части моей жизни.
Ю.: Как вы относитесь к стереотипу о том, что винтажные вещи хранят в себе плохую энергетику прежних владельцев? Верите ли вы в энергию ношенной одежды?
Р.: Я верю в целительную силу кастомизации, которая ликвидирует любое прошлое вещей.
Ю.: Каждая вещь вашего авторства имеет ярко выраженные женственные элементы: узкая талия, корсеты, роскошные драпировки. Это выглядит просто потрясающе! Как вы думаете, насколько подобная одежда применима к современному образу жизни?
Р.: К счастью, сейчас не XIX век и современный образ жизни очень разнообразен даже в рамках существования одного человека. Жизнь, ее проявления и дресс-коды позволяют уместить в одном гардеробе и корсетные драпированные платья, и треники из вареного футера, и стринги со стразами. Поэтому, думаю, вещи, которые я создаю, вполне могут вписаться в современный гардероб и выглядеть уместно в XXI веке.
Ю.: Как вы относитесь к тому, что декоративность, сложность и изысканность стали считаться излишеством? Им на замену пришли минимализм, нормкор и «тихая роскошь». Почему, по-вашему, так произошло?
Р.: Мне сложно в целом согласиться с этим заявлением. По моим ощущениям, нарядной декоративной одежды, даже в массмаркет-сегменте, стало значительно больше, а нормкор и “тихая роскошь” — просто части современной визуальной культуры.
Ю.: Можно сказать, что вы пытаетесь возродить ту моду: декоративную, изобретательную, временами нескромную и даже провокационную?
Р.: Такой задачи и цели у меня нет. Есть течения и направления в истории костюма, которые мне нравятся, и в своей работе я изучаю их, переосмысляю, пытаюсь модернизировать то, что кажется полной архаикой.
Ю.: Что для вас женственность? Существует ли отличие между пониманием женственности в прошлых столетиях и тем, как она осознается и выражается сейчас?
Р.: Для меня женственность – это синоним красоты — непостижимый, влекущий абсолют. Думаю, что с течением времени меняется та форма, в которой воплощается понятие женственности, но суть всегда неизменна.
Ю.: Вы выступаете не только создателем одежды, но и моделью. Можно сказать, что отчасти вы создаете эти вещи для себя?
Р.: Эти вещи и есть я.
Ю.: Носите ли вы их в повседневной жизни?
Р.: Ношу, и это восхитительное чувство!
Ю.: Почему «женская» или «женственная» одежда перестала быть прерогативой только женщин? И почему это до сих пор может вызывать неодобрение, тогда как мужские костюмы, галстуки и пальто в женском гардеробе воспринимаются совершенно нормально?
Р.: Полагаю, женственность, мягкость и прочие прелестные качества — это новая сила. Маскулинность уже показала себя во всей полноте и, по-моему, абсолютно провалилась. Теперь будущее и за женщинами, и за феминностью в целом. Что же касается гардероба — женщины долго боролись за право носить брюки, и было бы довольно несправедливо, если бы женственные и женские вещи достались мужчинам слишком просто.
Ю.: Как и где можно приобрести созданные вами вещи?
Р.: На данный момент все продажи осуществляются через запрещенную в России социальную сеть.
PHOTO: Абдулл Артуев
Ю.: Вы шьете вещи на заказ или когда приходит вдохновение?
Р.: Я всегда открыт к заказам — у меня нет нехватки во вдохновении. Ко мне приходят запросы как на разработку индивидуальных дизайнов, так и на повтор уже имеющихся моделей.
Ю.: Вдохновляетесь ли вы какой-либо эпохой?
Р.: Да! Меня захватывают Средневековье и XIX век. А еще образы проституированных женщин в целом — во все времена.
Ю.: Есть ли что-то из моды, культуры, традиций прошлых столетий, что необходимо возродить сейчас?
Р.: Да, полагаю, самое время вспомнить, что культура — это не только то, что живет в музее, в театре или в библиотеке. Культура — часть повседневной жизни. В самом глобальном смысле: культура общения, быта, поведения и, конечно, костюма. Мне кажется, это самая самая уязвимая ее часть. Поскольку, когда мы теряем культуру в своей бытности, мы начинаем терять уважение.