При заказе товаров от 8.900₽ открытка в подарок и бесплатная доставка

Под слоем льда и снега: зловещие тайны зимних праздников

ИННА МАКАРОВА

«Зима – холода…», а еще яркие праздники, елки, подарки, мандарины и шампанское. Новогодняя суета, в которой хороводом пляшет весь честной народ, уже вовсю накрыла планету Земля. Где-то весельем руководит суровый, но справедливый Дед Мороз со Снегурочкой, где-то правит бал любитель печенья с молоком Санта Клаус, ну а в иных местах вечеринку проводит получеловек-полукозел по имени (простите за мой финский) Йолоупукки!

 

А сколько еще волшебных существ осталось за кадром: Карачун, Зюзя, Крампус, Джек Фрост, Черный Пит, Кнехт Рупрехт, Ганс Трапп, не забудем и женщин – Перхту, Бефану и фрау Холле! «Кто все эти герои?», — буквально предчувствую я ваш вопрос. Что ж, буду рада приоткрыть завесу тайны и провести вас по закоулкам мрачного подземелья, откуда родом любимые с детства зимние праздники. Вооружимся фонариками и спустимся под толщу льда и снега, откуда берут истоки рождественские и новогодние традиции.

 

В наши дни трудно даже помыслить, что Мороз Красный нос или обаятельный Санта Клаус, ассоциируемые исключительно с весельем и щедрыми дарами, когда-то воспринимались нашими предками суровыми божествами, беспощадными к человеку. Что поделать, в эпоху цифрового комфорта, когда люди, словно в мультфильме «ВАЛЛ-И» развалились в самодвижущихся креслах, боги трансформировались нам под стать — сплошь румяные добряки, спешащие на праздник с ворохом подарков. А ведь когда-то все было ровно наоборот… 

 

Помните разговор Марфуши с Морозко в одноименном фильме-сказке Александра Роу (1964), в котором юная девица, не желая потакать хозяину зимнего леса, в отличие от своей терпеливой сводной сестры напрямую заявляет о том, что продрогла: «Да ты что, старый, очумел, что ли? Вишь, у меня руки и ноги замерзли?»

 

 

Многие полагают, что правда, действительно, на ее стороне – виданное ли дело притворяться, что тебе тепло, когда свирепствует лютый мороз, готовый насквозь выстудить человека. А ведь именно этим на протяжении всей долгой истории существования в славянском фольклоре и занимался краснощекий Дед Мороз, известный также как просто Мороз, Карачун или Зюзя. В своем исследовании исторических корней волшебной сказки известный ученый-фольклорист Владимир Пропп и вовсе именует Морозко — «мужским эквивалентом Яги», так что всем поклонникам этого героя пришла пора призадуматься, кем на самом деле является казавшийся добрым на первый взгляд старичок…

 

Вы ведь, наверняка, знаете строки поэмы Некрасова о Морозе-воеводе, что «дозором обходит владенья свои»? А как вам продолжение?

«Люблю я в глубоких могилах

Покойников в иней рядить,

И кровь вымораживать в жилах,

И мозг в голове леденить.

<…>

Без мелу всю выбелю рожу,

А нос запылает огнем,

И бороду так приморожу

К вожжам – хоть руби топором!»

Брр…. Аж кровь стынет в жилах. Итак, пришла пора выяснить, кто таков наш Дед Мороз.

Место его рождения — славянский фольклор. Традиционное амплуа — повелитель холода, несущий гибель беспечному человеку. Единственное, что способно его умилостивить, это щедрое угощение — известная с древних пор кутья. Как отмечает другой отечественный исследователь славянского фольклора Александр Афанасьев, в деревнях бытовал обычай, согласно которому глава семейства брал ложку кутьи (или киселя), выходил на улицу и зазывал: «Мороз, Мороз, приходи кисель есть. Мороз, Мороз, не бей наш овес, лен да конопли в землю вколоти». Трижды повторив свой клич, но не получив ответа, он прибавлял: «Не идешь? Не иди ж ни на жито, ни на пшеницю, ни на всяку пашницю!».

 

 

Кто же из представленной триады наиболее грозный? Пожалуй, первое место занимает Карачун — его традиционно изображают в образе антропоморфного существа, способного превращаться в хищника, с бородой, покрытой льдом, и с обледеневшим посохом в руках. Портрет, вызывающий в памяти строки Бунина: «Мнится мне ночью: не степи кругом / — Бродит Мороз на погосте глухом...».

На втором месте расположился Мороз (иначе — Трескун или Студеней) — богатырь, сковывающий холодом все живое, однако готовый в обмен на угощение пощадить урожай и тем самым спасти человека от голодной смерти. Согласно описанию Афанасьева дуновение Мороза порождает стужу, его слюна производит иней и сосульки, а волосы — снежные облака. Сам он — «низенький старичок с длинной седой бородою; зимою бегает по полям и улицам и стучит: от его стука начинаются трескучие морозы и оковываются реки льдами; если ударит он в угол избы, то непременно бревно треснет». 

 

И, наконец, Зюзя — мифический персонаж, являющийся олицетворением зимней стужи. В отличие от своих альтер-эго он изображен лысым длиннобородым старичком невысокого роста, дозором обходящем свои владения без обуви и головного убора, зато с железной булавой в руках. Как видите, никаких вам подарков, елки с гирляндой и веселого хоровода, но лишь свирепый холод и перспектива голодной смерти. А если чем и можно умилостивить древнего духа зимы, то уж точно не стихами да песенками, а щедрым застольем, способным растопить даже глыбу льда.

 

 

Со временем, под влиянием западноевропейской традиции, в дореволюционной России неотъемлемым символом рождественских и следовавших за ними (по Юлианскому календарю) новогодних праздников стал Святитель Николай (в православной традиции известный как Николай Чудотворец), живший в III в. н.э. Здесь необходимо сделать отступление и напомнить, что начало нового календарного года отмечается на Руси в зимнюю пору лишь последние триста лет. С принятием христианства и вплоть до открытия Колумбом Америки в 1492 году отсчет нового года в России стартовал 1 марта, позднее сместившись на полгода вперед — 1 сентября. Так продолжалось  вплоть до XVIII столетия, когда указом Петра Великого Российская империя присоединилась к европейской традиции празднования Нового года 1 января. 

 

На старинных рождественских открытках, бывших в ходу в царской России, начиная с 1898 года, Святого Николая, раздающего детям игрушки и сладости, традиционно изображали старцем в сине-зеленом или красном одеянии (цвета, ассоциируемые с образами Иисуса Христа и Девы Марии), отороченном белым мехом, с большим мешком подарков, а иногда и елочкой в руках.

Кстати, обычай наряжать елку был также заимствован Петром Романовым из европейской культуры. Родилась эта традиция в Германии. Здесь, согласно легенде, реформатор церкви Мартин Лютер возвращаясь домой в канун Рождества, был так очарован сверканием звезд, отраженным от покрытых снегом елей, что придя домой, установил праздничное деревцо, украсив ветви свечами, а верхушку Вифлеемской звездой. Пожалуй, самым известным описанием «классической» рождественской елки стало данное Гофманом в его бессмертной сказке о Щелкунчике и Мышином короле (1816): «Большая елка посреди комнаты была увешана золотыми и серебряными яблоками, а на всех ветках, словно цветы или бутоны, росли обсахаренные орехи, пестрые конфеты и вообще всякие сласти. Но больше всего украшали чудесное дерево сотни маленьких свечек, которые, как звездочки, сверкали в густой зелени».

В результате кардинальной перестройки русского общества, произошедшей в ходе революционного переворота 1917 года, и Святой Николай, и праздничная елка были ликвидированы как атрибуты жизни классового врага. Лишь спустя некоторое время (в 1935 году), на официальном уровне было принято решение вновь торжественно отмечать зимний праздник. Правда, на этот раз не Рождество, а опередивший его в григорианском календаре (принятом еще в 1918 году) праздник – Новый год. И вот тогда на первый план вышел Мороз 2.0. Им стал не наводящий страх дух зимней стужи, но Дедушка (заметьте, уже не Дед!) Мороз – добрый к послушным детям и суровый к тем, кто плохо себя ведет. Ну а чтобы ему было сподручнее одаривать миллионы детей по всей стране, в 1937 году он получил в ассистенты проворную внучку по имени Снегурочка.

 

И здесь мы вновь должны спуститься в глубины истории культуры и обратиться к славянскому фольклору.

 

«И стоит он, околдован, — 

Не мертвец и не живой  — 

Сном волшебным очарован,

Весь опутан, весь окован

Легкой цепью пуховой…»

Эти строки Фета как нельзя точно характеризуют контекст, из которого явилась на свет внучка Дедушки Мороза — нежно любимая им и нами Снегурочка. 

В 1869 году фольклорист Александр Афанасьев художественно переосмыслил русское народное предание и опубликовал его в форме сказки о девочке Снежевиночке, которая появилась на свет у бездетной пожилой пары из комочка снега, что старик положил на печь под шубу. Казалось бы, вот и счастливый конец, ан нет, это всего лишь начало. Впереди читателя ждал подлинный триллер: «Пошла она с девушками в лес по ягодки; кто больше всех наберет — той красный сарафан отец с матерью сошьют, ту прежде других замуж отдадут. Снежевиночка побольше всех набрала ягодок; подружки взяли ее да убили, под сосенкой схоронили, катышком укатали, блюдечком утрепали». Вот это поворот… Выросший на ее могиле тростник спустя некоторое время был сорван бурлаками, которые сделали из него дудочку. Оказавшись у дома старика со старухой, они заиграли мелодию, и родители услышали голос Снежевиночки, поведавшей им о своем несчастье. Разломив дудочку, старик выпустил дочь наружу, воскресив ее на радость всем будущим поколениям ребят.

Время ненадолго покинуть родину и совершить путешествие в древние культуры, откуда произрастают корни современных западных традиций, связанных с зимними праздниками. И начнем мы с Древнего Рима, где в середине декабря широко отмечались так называемые Сатурналии. Торжества начинались 17 декабря и длились от пяти до семи дней. На это время школьников отпускали на каникулы, рабы получали отдых, преступники избегали наказания, а господа менялись ролями со своими слугами. Согласно протоколу праздник начинался с обязательного жертвоприношения (закалывания свиньи), после чего начинались пышные торжества: щедрая трапеза, обмен подарками, зажигание свечей и карнавальное шествие. Ключевой фигурой праздника являлся верховный бог Сатурн (аналог древнегреческого Кроноса), с именем которого было связано представление о «золотом веке» страны, не знавшей бед и неравенства, но процветавшей в мире и изобилии. К Сатурну было принято обращаться с молитвами о плодородии и богатом урожае. Казалось бы, что может испортить имидж этого щедрого на благие дела бога? Пожалуй, единственное — его страсть к пожиранию собственных детей, которые, согласно предсказанию, несли ему погибель. Вот такой устрашающий любитель детишек, к которому, наверняка ни за что бы не выстроилась очередь желающих посидеть у него на коленях и услышать знаменитое «ХО-ХО-ХО»...

Перенесемся в другую культуру — а именно в германо-скандинавский фольклор, где нас поджидает верховный бог пантеона — Один. Именно он выступает в роли одного из первых прообразов современного Санта Клауса. Среди его имен также Йольнир, т.е. святочная фигура и Лангбадр — в переводе с древнескандинавского «длиннобородый». 

 

Праздник зимнего солнцестояния Йоль, иначе Святки, отмечался в середине зимы и длился 13 дней, начиная с 21 декабря. В это время проходила череда торжеств, связанных с прославлением Короля Дуба (символа летней половины года), пришедшего на смену Королю Падубу (представителю зимней половины). В качестве подарка преподносились корзины, сплетенные из ветвей вечнозеленых растений, в которые клали яблоки (символ энергии солнца) и стебли пшеницы (символ урожайности), присыпанные мукой (символ успеха). Ветви вечнозеленых растений служили украшением жилища как внутри, так и снаружи. Тогда же зародился и ритуал поцелуя под омелой — в Скандинавии это растение считалось символом мира, и даже враги, встретившиеся под ним, складывали оружие. На время праздника было принято украшать йольское дерево (прообраз рождественской ели), под ветвями которого оставляли подношения божествам и подарки для членов семьи.

 

Однако вернемся к верховному божеству — Одину. С ним, в частности, был связан ритуал, проводившийся в период Святок и известный как Дикая охота.

Согласно сохранившимся преданиям, вместе со свитой Один спускался на землю и охотился за душами людей. Впоследствии легенда обросла различными дополнениями и вариациями. Так, к числу охотников стали относить всевозможных волшебных существ, таких как эльфы и феи, а преследовались, в основном грешники или некрещеные. Согласно другой легенде в святочные дни белобородый Один в плаще с капюшоном и копьем в руках отправлялся на землю вовсе не для того, чтобы поживиться душами людей, но с целью щедро их одарить.

И здесь, как в будущем его потомку Святому Николаю (в похожем облачении, но уже не с оружием, а с волшебным посохом в руках) верой и правдой служил — нет, не олень — но волшебный конь по кличке Слейпнир. Со временем этот восьминогий (!) жеребец трансформируется в восьмерку оленей Санта Клауса. Напомню вам их имена: Стремительный, Танцор, Скакун, Резвый, Комета, Купидон, Гром и Молния.

Вы спросите, а где же Рудольф? Он присоединится к свите Санты немного позднее — а именно в 1939 году, когда его образ создаст поэт Роберт Мэй. 

Другим героем зимнего фольклора является еще один древнескандинавский герой — Кари.  Бог Северного ветра, он был одним из так называемых етунов, т.е. великанов. Среди его верных помощников особо отличались двое из многочисленных отпрысков — Йокуль (сосулька) и Фрости (мороз). Последний получил широкую популярность в современной западноевропейской культуре, превратившись в героя по имени Джек Фрост, иначе — Ледяной Джек. Многие исследователи сходятся во мнении, что Джеком он стал по причине распространенности этого имени в англоговорящих странах (как, в России — Иван), фактически приравненного к слову «парень».

 

Джек Фрост известен способностью насылать мороз, щипать за нос и щеки, задувать ледяной воздух за воротник и, в целом, не давать забыть, какие опасности таит в себе зима. Обычный человек не может увидеть Фроста, но если нечаянно его обидит, то получит вполне ощутимое наказание — тот с ног до головы засыплет бедолагу снегом. 

В целом же, характер этого зимнего духа вполне дружелюбен и даже весел. Своей популярностью он во многом обязан Фрэнку Бауму, хорошо известному даже тем из вас, кто никогда не слышал его имени – ведь именно историю Баума о Дороти, побывавшей в Изумрудном городе, мы все любим с раннего детства, зная эту сказку в переводе Александра Волкова, переименовавшего главную героиню в девочку по имени Элли. В рассказе «Сбежавшие тени, или проделки Джека Фроста» (1901) автор рассказывает о том, как Джек замораживает тени ребятишек, которые потом с легкостью сбегают от своих хозяев. Одной из наиболее ярких современных адаптаций истории о приключениях Фроста является американский анимационный фильм «Хранители снов» (2012), в котором Фрост — главный герой, противостоящий злодею, чья цель заключается в том, чтобы лишить детей их любимых сказочных существ. 

«За окном порхали Снежинки. Одна из них, побольше, упала на край цветочного ящика и начала расти, расти, пока, наконец, не превратилась в женщину, закутанную в тончайший белый тюль, сотканный, казалось, из миллионов снежных звездочек. Она была так прелестна и нежна, но изо льда, из ослепительно сверкающего льда, и все же живая! Глаза ее сияли, как две ясных звезды, но не было в них ни теплоты, ни покоя». О ком это я? Описание, данное Андерсеном Снежной Королеве, напоминает мне о другом значимом герое зимних праздников — госпоже Метелице (она же — фрау Холле), у которой, надо сказать, также немало тайн, сокрытых под слоем льда и снега. 

 

Так, привычный нам образ румяной старушки, что, вытряхивая свою пуховую перину, насылает на землю снег, при ближайшем рассмотрении оборачивается своей полной противоположностью. Прежде, однако, отмечу, что милой старушкой изначально Метелица вовсе не являлась. Напомню, как в 1812 году ее описывали братья Гримм: «В окно избушки выглянула старуха. Изо рта у нее торчали огромные белые зубы. Увидела девушка старуху, испугалась и хотела бежать». По одной из версий, мифологические корни фрау Холле уходят в знакомый нам германо-скандинавский фольклор и приводят к супруге Одина — верховной богине Фригг. Ее символ — веретено, на котором она плетет нить человеческой жизни. Согласно другой версии, фрау Холле — искаженное имя богини того же пантеона, дочери Локки по имени Хель, правящей загробным миром. Ну что ж, вполне согласуется с сюжетом любимой сказки – в каком-то смысле падение в колодец в разгар зимы сулит неминуемую гибель, и дальнейшая судьба упавшего всецело оказывается в руках хозяйки ледяного чертога.

 

Поговорим теперь о помощниках, антиподах и аналогах западноевропейского Хозяина зимы, в эпоху христианизации известного как Святой Николай, а позднее — Санта Клаус. Итак, в Нидерландах, к примеру, ему ассистирует Черный Пит. Его функция заключается в том, чтобы помогать доставлять подарки через дымоход и пороть хлыстом нерадивых детей. В немецкоязычных регионах Франции — Эльзасе и Лотарингии — до сих пор сохранилось предание о Гансе Траппе, который в Рождественский сочельник возвращается на землю из Преисподней, куда был отправлен за то, что поедал заблудившихся в лесу детей.

 

По сию пору, нарядившись соломенным чучелом, он продолжает пугать детишек, провинившихся в течение года. Пожалуй, наиболее ужасающим является Крампус, чье имя происходит от немецкого krampen — т.е. «коготь».

Его традиционно изображают косматым звероподобным чудищем, с рогами и копытами, из пасти которого высовывается длинный красный язык. Он является в дома людей в ночь с 5 на 6 декабря, в т.н. Krampusnacht (ночь Крампуса) и щедро воздает по заслугам всем, кто внесен в его черный список. Для этого у Крампуса имеется внушительный арсенал: березовые розги, цепи и плетеная корзина для транспортировки грешников в тайную пещеру.

 

Подробнее о Крампусе  я рассказывала в прошлогоднем выпуске.

 

В какой-то степени его напоминает скандинавский аналог Санта Клауса Йолоупукки (обратите внимание на уже знакомый нам корень «йоль»), чье имя переводится как «рождественский козел». На рисунках он предстает в козлиной шкуре, с небольшими рожками на голове и деревянными ложками в ушах.

В один с ним ряд встают и некоторые женские европейские духи зимних праздников. Одной из них является ведьма Бефана родом из Италии. В ночь с 5 на 6 января она проникает в дома людей через дымоход и примерным детям оставляет подарки, в то время как непослушным подбрасывает угольки.

В Боварии, Австрии и Швейцарии властвует ее сводная сестра Перхта: в двенадцатую святочную ночь она бродит по домам, желая узнать, как вели себя дети в уходящем году. И вот, послушные на утро получают от нее в дар монету, найденную ими в ведре или в ботинке, а ленивые и капризные становятся ее жертвами. Приготовьтесь — далее следуют жуткие подробности. Перхта вскрывает им животы, дабы набить соломой и камнями...

В связи с этими малопривлекательными героями вспомним славянскую Коляду — женский образ святочного фольклора, представленный в виде полуживотного-получеловека. Стремясь проникнуть в жилище людей, Коляда готова отступить, только при условии, что ей будет предложено сытное угощение.

Как видите, восточный принцип двуединства во всей красе представлен в рассказе о тайнах, скрываемых духами зимних праздников — в них весьма органичным образом сочетается инь и ян, темное и светлое, добро и зло, страх и радость. Сменялись века, трансформировалась жизнь общества, и вместе с ней подстраивались под новую канву хранимые родовой памятью божества, становясь менее кровожадными и гораздо более веселыми и близкими человеку. И вот, уже томятся на пороге новогодне-рождественские праздники и буквально стучатся в дверь зимние духи. Теперь, когда мы знаем все их секреты, они нам больше не страшны. Пришло время загадывать желания и ждать чуда.

 

Как писал Брюсов, 

«Все предметы старой прозы

 Волшебством озарены.

<…>

Воплощение мечтаний,

Жизни с грезою игра,

Этот мир очарований,

Этот мир из серебра!»

photo credit: Internet

 

 

© GREY CHIC MAGAZINE