Литературовед Инна Макарова: Крампус vs. Санта Клаус, или мрачные тайны европейского Рождества

ИННА МАКАРОВА

«Сусальным золотом горят

В лесах рождественские елки,

В кустах игрушечные волки

Глазами страшными глядят»,
 

— писал в 1908 году, будучи студентом Сорбонны, Осип Мандельштам. Содержащееся в этих строках грозное пророчество (1), не осознаваемое мною в детстве, не помешало им сделаться главной характеристикой, что всплывает в моем сознании при мысли о грядущих зимних празднествах, равно как Пасха — это, всегда и безусловно Северянин с его чарующими «куличом, ветчиной и мадерой» (2). Полагаю, у многих смена календарных отрезков времени инстинктивно вызывает предчувствие не только волшебной ночи, когда сбывается задуманное, но и опасности, таящейся в туманном будущем, предвестием которой является почти хемингуэевский тревожный бой курантов.

Не секрет, что природа новогодних праздников амбивалентна, и фольклорные истоки уводят во времена, когда со сменой года были связаны весьма жестокие ритуалы, а древний прототип любимого нами Деда Мороза отнюдь не вызывал на лице улыбки, будучи воплощен в образе сурового, а порой беспощадного божества (3). И все же, конец декабря у большинства обитателей нашей планеты прочно ассоциируется с чередой веселых дней, наполненных общением с близкими, обменом подарками и долгими застольями.

С конца 90-х годов XX века, в России стала набирать обороты тенденция к стилизации празднования Нового года в американском духе — об этом свидетельствует хотя бы то обилие всевозможного декора, что буквально переносит в один из кадров легендарного «Один дома». И если в моем детстве, пришедшемся на середину 80-х, облик советского новогоднего города кардинально отличался от убранного к празднику Страсбурга или, скажем, Нью-Йорка, то сейчас, куда бы мы ни наведались, везде встречаем некий усредненный vintagelike дизайн: ярко алеющие банты, пушистые еловые венки, золотые колокольчики серебристых оленей в упряжке и толстячок в красном кафтане, отороченном белоснежным мехом. Стилизованные рождественские ярмарки, что последние годы с большим размахом проводят в обеих столицах, на пару недель превращая Москву и Петербург в самих себя образца столетней давности, будто костюмированные для съемок исторической ленты в духе «Серебряных коньков», сполна удовлетворяют ставшую органической еще со времен Петра потребность наших соотечественников во всем европейском.

Справедливости ради, стоит отметить, что причин здесь все же две, и вторая, по всей видимости, заключается в ярко выраженном, пусть и не вполне осознаваемом стремлении возродить утраченные после революции 1917 года национальные обычаи. Высокий уровень эстетизма и умение создать вокруг себя гармоничный амбьянс, как на французский манер выразились бы наши предки, отличали ушедшую эпоху, в которой естественным образом сочетались исконно русские традиции и европейский флер. 

Изучая старинные открытки с изображениями нарядно убранных елей с прозрачно-тонкими свечами, разрумянившихся детей, чьи ангельские локоны переливаются в свете хрустальных люстр, городских площадей, превратившихся в веселый каток, по которому грациозно скользят влюбленные пары, уютных столовых, где за большим, щедро уставленным всевозможными яствами столом, собрались домочадцы, приветствуя Вифлеемскую звезду, нарядных балов, устроенных в честь наступления нового календарного года, когда в бокалах искрится шампанское, а бархат и шелк вальсируют в предчувствии нового счастья, невольно испытываешь умиление от ушедшей эпохи, ностальгию по утраченному времени, в поисках которого вместе с Марселем Прустом, кажется, находимся и все мы.

В соседних европейских государствах дела обстоят похожим образом. То же мерцание свечей, тихо падающий снег, рождественская ель и мелодичный перезвон колокольчиков — извечные Jingle Belles — это ли не Merry Christmas по-европейски? И, конечно, жарко пылающий камин, омела и остролист, жареный гусь и веселый смех детей, с замиранием сердца ждущих наступления ночи, когда в дымоходе появится нагруженный мешком самых желанных на свете подарков, старый добрый любитель печенья с молоком — Санта Клаус. 

Возможно ли, однако, что все обстоит не вполне так, и кажущаяся столь идиллической картинка — всего лишь иллюзия, продвигаемая опытными маркетологами Coca-Cola и голливудской фабрики грез? Ведь неспроста фанаты американских фэнтезийных сериалов, увидев новогоднюю елку в заглавном кадре, вполне оправданно начинают испытывать нервное возбуждение, предчувствуя «реальный треш», согласно весьма точному определению Викисловаря, «что-либо невообразимо ужасное, чудовищное, вызывающее удивление и отвращение»? И как объяснить, что еловые венки алеют не шелковыми лентами, но каплями крови, а седобородый кудесник оборачивается монстром со звериным оскалом? Возможно ли, чтобы это было настоящим европейским Рождеством? 

Похоже, есть своя доля правды и в том, и в другом взгляде на самый главный праздник Старого и Нового Света. Если обратиться к его истокам, то, окажется, что Рождество всегда было связано с чувством тревожного ожидания. Любимый всеми Санта Клаус, позднейшее воплощение святого Николая, внешне радикально отличающегося от забавного толстячка (4), в большинстве европейских стран издревле приходит к детям не один, но в компании угрожающего вида спутников. Так, в Германии снежным балом вместе со святым Николаем правит Кнехт Рупрехт (Knecht Ruprecht): спрашивая детей, умеют ли они молиться, он дарит пряники, яблоки и орехи тем, кто радует его утвердительным ответом, и бесполезные, уродливые вещи, такие как камни, уголь и палки тем, кто не в состоянии прочесть ни единой молитвы — порой они даже получают по голове сумкой с пеплом.

Согласно легендам Нидерландов и Фландрии, святому Николаю охотно ассистирует Черный Пит (Zwarte Piet): он не только доставляет подарки через дымоход, но и порет хлыстом тех детей, что отличились плохим поведением. В Скандинавии рождественский дед Йолоупукки (Joulupukki) и вовсе традиционно представлялся в образе получеловека-полукозла, что справедливо вследствие семантики его имени — «рождественский козел»: благодаря своему весьма устрашающему виду (в козлиной шкуре, с небольшими рожками на голове и деревянными ложками в ушах) он, очевидно, не нуждается в помощниках.

Имеются и вполне самостоятельные жуткие рождественские персонажи. Так, к примеру, в Италии, в ночь с пятое на шестое января, детей навещает ведьма Бефана (Befana): проникнув в дом через дымоход, примерным мальчикам и девочкам она оставляет подарки, в то время как непослушным достаются лишь угольки. Ее сводной сестрой в Боварии, Австрии и Швейцарии является Перхта (Frau Perchta): в двенадцатую святочную ночь она бродит по домам, желая узнать, как вели себя дети в уходящем году — послушные ребята на утро в дар от нее получают монету, припрятанную в ведре или ботинке, в то время как ленивым и капризным приходится смиренно принять уготованную им участь — Перхта вскрывает их животы, чтобы набить соломой и камнями. 

В Эльзасе и Лотарингии существует предание о Гансе Траппе (Hans Trapp), который в канун Рождества, возвращается на землю из Преисподней, куда был отправлен за то, что при жизни поедал несчастных детей, заблудившихся в лесу — нарядившись соломенным чучелом, он и по сей день пугает нерадивых мальчишек и девчонок. После такого жутковатого обзора не вызывает удивления разыгравшееся воображение создателей американского мультипликационного сериала Futurama/Футурама, отправивших главного героя — разносчика пиццы Филиппа Фрая — в будущее, где Рождество именуется Торжеством, а Санта Клаус — жутковатого вида робот с системной ошибкой...

Приходится признавать, что милый сердцу поклонников кока-кольной продукции образ седобородого старичка в красной шубе и заветной бутылочкой газировки в руках, окруженного добрыми эльфами и царственными оленями, без зубасто-клыкастого косматого чудища в качестве ассистента обязан своим существованием единственно Клементу Муру (5) (Clement Moore), Томасу Насту (Thomas Nast) и Хэддону Сандблому (Haddon Sundblom). Первый категорически отделил святого Николая от какой-либо нечисти, рассказав сказку о волшебной ночи накануне Рождества; второй усилил габариты «старика-весельчака»; ну а третий перекрасил его будничный наряд в ставший классическим красный цвет (6). С тех пор в Соединенных Штатах Америки ничто не было способно нарушить безмятежной радости рождественского сочельника, когда в стране дружно запевали о том, что «радость к нам приходит», и песнь эту подхватывали во всем мире. Всевозможные Christmas stories, что в изобилии начал производить Голливуд, были призваны нести в себе заряд позитива на целый год, веру в чудеса и, конечно же, в то, что встреча с незнакомцем, появляющимся из дымохода с криками «хо-хо-хо» — мечта любого человека, не утратившего ребенка в своей душе.

Однако с наступлением третьего тысячелетия все изменилось. Затянувшееся сантапомутнение, очевидно, не могло продолжаться долго, и бодрящие европейские рождественские страшилки пришли в Америку XXI века. Американская поп-культура, как всегда, сделала ставку на самый успешный продукт – уж если кем и разбавлять приторный сироп Santa Claus от Coca-Cola, то самым жутким из всех связанных с Рождеством героем. Так, свое триумфальное шествие по США начал Великий и Ужасный Крампус. 

Его имя происходит от немецкого krampen — «коготь». Предположительно, временем пришествия «героя» в европейский фольклор можно считать XIII век. Исследователи видят в нем родственную связь с богиней скандинавского пантеона Хель, а также вполне очевидное сходство с античным сатиром – традиционно Крампуса рисуют косматым звероподобным чудищем, с рогами и копытами, из пасти которого высовывается длинный красный язык. Изначальный ареал «обитания» Крампуса, Бовария, постепенно расширялся, охватив Швейцарию, Чехию, Венгрию, а со временем и альпийский регион Италии. К началу XVII века образ Крампуса прочно вошел в христианскую традицию.

Демон Рождества, явившийся в Америку, казалось бы, с той же целью, что и европейские молодые и дерзкие актеры — добиться славы и миллионных гонораров — не обделен вниманием и у себя на родине: под брендом «Крампус» в Европе успешно продаются всевозможные сладости, сувениры и игрушки; наиболее воинственно настроенная часть населения вовсю наслаждается участием в ежегодных фестивалях в его честь — переодеваясь в косматых дьяволят и гоняясь за прохожими; а всемирно известное издательство National Geographic опубликовало книгу на немецком языке, посвященную родословной этого рождественского монстра — Alpen Dämon/Альпийский демон. В 2016 году в свет вышло весьма объемное, в 248 страниц, исследование Эла Риденура (Al Ridenour) — The Krampus and the Old, Dark Christmas: Roots and Rebirth of the Folkloric Devil/Крампус и древнее Рождество: корни и перерождение фольклорного дьявола, основанное на материалах, представленных автором в Гете-институте в Лос-Анджелесе.

Что же касается крампусомании, охватившей Америку в последнее десятилетие, то она приобрела поистине широкий размах. Как отмечают западные журналисты, «Похоже, у Санта Клауса появился соперник!». Во-первых, стоит отдать должное, Крампус-фестивалям, что ежегодно проводятся во множестве городов США. Марк Мэйер (Mark Mayer), занимающийся организацией мероприятия в Мичигане, подчеркивает, что, несмотря на откровенное беснование участников фестиваля, они не поклоняются дьяволу: «Мы просто веселимся, хотя это и выглядит специфически». Помимо участия в шумном, феерическом маскараде наиболее активные американские подростки (и не только) имеют прекрасную возможность прикоснуться к оборотной стороне европейского Рождества, делая татуировки с изображением своего кумира, приобретая майки, карты и даже наклейки для свечей с соответствующей атрибутикой. 

Любимые подрастающим поколением фэнтезийные сериалы также не обходят вниманием теперь уже американского европейского Крампуса: примерами обращения к этому занимательному сюжету являются популярные Supernatural/Сверхъестественное и Grimm/Грим. Крампус на авансцене и в American Dad!/Американском папаше! — обаятельный персонаж продолжает наказывать современных, но оттого не более послушных детишек. Среди других экранизаций — Krampus: The Christmas Devil/Крампус: рождественский дьявол (США, 2013) и его продолжение Krampus: The Devil Returns/Крампус: возвращение дьявола (США, 2016), Krampus: The Reckoning/Крампус: расплата (США, 2015), и Christmas Horror Story/Рождественские страшилки (Канада, 2015), и, наконец, Krampus Unleashed/Крампус: древнее зло (США, 2016).

Наибольший интерес, однако, представляет литература для детей, которая выступает в качестве одного из самых влиятельных источников формирования новой традиции, будучи адресована еще неокрепшему сознанию, впитывающему новые идеалы словно губка. Сочетание в книгах авторского текста и специально выполненных для издания новых иллюстраций свидетельствует о тщательном и сугубо личностном подходе к интерпретации иностранной легенды, о попытке максимально интегрировать заимствованный образ в национальную культуру, сделав его органичной и неотъемлемой частью исключительно американского наследия.

Одной из таких книг является иллюстрированная история нью-йоркского художника Карен Штайнеке (Karen Steinecke), озаглавленная A Visit From Krampus/Визит Крампуса. Написанная в духе классического рождественского стихотворения Клемента Мура, с отчетливым морализаторским наставлением, она обращена, как к детям, так и к их родителям. По признанию самого автора, работа над книгой доставила ей огромное удовольствие.

Два других сочинения принадлежат перу Клемента Гора/Clement Gore (вероятно, удивительное сходство имен (7) вовсе не случайное совпадение) — книжного графика и по совместительству владельца интернет магазина Krampus Army/Армия Крампуса, всячески продвигающего в народные массы европейского рождественского черта (на сайте магазина, в частности, говорится: «Миссия «Армии Крампуса» состоит в том, чтобы сделать Крампуса неотъемлемой частью рождественского празднества в Северной Америке! И нам нужна ваша помощь! Покупайте наши книги и присоединяйтесь к Армии Крампуса уже сегодня!»). Автор признается: «Я выпустил две книги, поскольку не был уверен в том, какая история понравится читателям больше». В первой, The Krampus Night Before Christmas/Ночь Крампуса перед Рождеством, Санта Клаус в компании сразу нескольких Крампусов приступает к выполнению своих прямых рождественских обязанностей. Во второй книге — под названием A Visit From Kampus/Визит Крампуса — речь идет о будущем, в котором расплодилось чрезмерное количество непослушных, требующих заслуженного наказания, и Санта Клаус больше не в состоянии справляться в одиночку: своему верному помощнику Крампусу он вручает «черный» список, тем самым давая сигнал к решительным действиям. 

В антологии, составленной Кейт Уолфорд (Kate Wolford) под названием Krampusnacht: Twelve Nights of Krampus/Крампуснахт, или двенадцать ночей Крампуса, американскому читателю предлагается ознакомиться с двенадцатью сказками различных авторов. Как сказано в аннотации к книге, размещенной на сайте Amazon, новые приключения Крампуса «способствуют возрождению связанных с этим персонажем традиций». 

И, наконец, книга Майкла Догерти (Michael Dougherty), озаглавленная Krampus: Shadow of Saint Nicholas/Крампус: тень Святого Николая», являет собой графический роман, основанный на хоррор-комедии того же автора — пожалуй, единственной качественной зрелищной киноадаптации истории о Крампусе (Krampus, USA, 2015). На его страницах характер полюбившегося американским детям героя раскрывается в трех повестях, которые, по словам, амазоновских рецензентов, «заставят каждого читателя молиться, чтобы его имени не оказалось в списке непослушных». 

Стоит отметить, что факт триумфального шествия демона европейских рождественских сказок по необъятным просторам американской поп-культуры подтверждается и наличием самостоятельной странички в Википедии — как известно, в наши дни ты реально существуешь, только если у тебя имеется личная страница в интернете. Лаконично озаглавленная Krampus in popular culture/Крампус в попкультуре, она приводит внушительный перечень разнообразных фильмов, анимации, видеоигр, комиксов и даже музыкальных композиций, посвященных любимцу европейских, а теперь еще и американских детей и взрослых. 

Примечательно, но некоторые наиболее пессимистично настроенные граждане США обеспокоенно вопрошают: «А не лишимся ли мы такими темпами старого доброго White Christmas?». И ведь подобные опасения не беспочвенны. Уже в XIX веке в ряде европейских стран образ Крампуса начал подвергаться остракизму, а вскоре и вовсе попал под запрет — чем более популярным становился праздник Рождества, осиянный светом Вифлеемской звезды, тем неуместнее казалось присутствие столь неприглядного создания, как Крампус, отныне воспринимаемого не столько в роли наказывающего дурно воспитанных детей помощника святого Николая, сколько в качестве глубоко порочного, инфернального существа. Гонения на Крампуса продолжились и в двадцатом столетии. К примеру, в Австрии, в 50-е годы, были напечатаны памфлеты, объявляющие его дьявольским отродьем и запрещавшие публичное использование образа. 

Спустя несколько десятилетий, когда культурный маятник качнулся в противоположную сторону, а уровень сахара в рождественской феерии, приготовляемой по американскому рецепту оказался превышен, общественность вновь вспомнила о старом, пусть и не добром, но все же хорошо знакомом герое, точнее антигерое, который единственный оказался способен освежить наш помутившийся взгляд и помочь вновь ощутить острую радость от победы света над тьмой. 

1. Поэт был репрессирован и скончался в лагере, не дожив до своего 48-летия.

2. Стихотворение Игоря Северянина "Пасха в Петербурге", 1926.

3. Крачун — в славянской мифологии божество, повелевающее стужей. 

4. Прообразом Санта Клауса является один из наиболее почитаемых христианских святых – святитель Николай (в православной традиции известный как Николай Чудотворец), живший в III в. Эпизод, который положил начало рождественской традиции подвешивать над камином носки, ожидая, что наутро в них появятся подарки, восходит к легенде, согласно которой 19 декабря (6 – по старому стилю), узнав о разорении местного богача и угрозе, нависшей над его дочерями, которых тот вознамерился продать в публичный дом, святой Николай подбросил в их дом три мешочка с золотом – один из них чудесным образом угодил прямиком в носок, оставленный на полу. Если верить преданиям, иногда святой Николай забрасывал монеты в дома бедняков через дымоход – факт, впоследствии ставший одним из ключевых в рассказах о рождественских визитах Санта Клауса. На старинных рождественских открытках, созданных до коммерциализации образа американскими маркетологами, святого Николая, раздававшего детям сладости и игрушки, изображали худым старцем в сине-зеленом или коричневом одеянии, иногда облачая его в церковную ризу. 

5. Стихотворению A Visit from St. Nicholas/Визит святого Николая, написанному Муром для своих детей, мы обязаны тем каноническим сантаклаусовским нарративом, который с раннего детства знает каждый житель Америки и Европы. Все, от внешнего облика, до имен восьми оленей, несущих волшебные сани Санта Клауса по воздуху, было впервые описано автором этого сочинения в 1823 году.

6. Именно последний является автором культового образа Санта Клауса с бутылкой Coca-Cola в руках, созданной в рамках рождественской рекламной кампании в 1931 году.

7. Отсылка к Клементу Муру – автору классического текста о святом Николае.

I

photo credit: Internet

© GREY CHIC MAGAZINE