Арт-центр «Пушкинская-10». Цитадель андеграунда

Укромные, спрятанные в петербургских колодцах места порой таят в себе историю, более яркую и интересную, чем пространства, переполненные группами любопытных туристов. И особенно ценно находить такие площадки, тихие и менее известные большинству, бесцельно прогуливаясь по городу. Потом рекомендовать их к посещению друзьям, расширяя географию города новыми точками, оставленными на самостоятельно нарисованной питерской карте.

Своя неповторимая атмосфера есть у арт-центра «Пушкинская-10». Она пропитана мифами и легендами, андеграундными мотивами и непреодолимым желанием творить, невзирая на обстоятельства и запреты. Шутя, пространство называли «ковчегом», поскольку в прошлом веке здесь обрели творческое пристанище многие представители «параллельной культуры» — художники и музыканты, деятельность которых десятилетиями не вписывалась в каноны. Редакция GREY CHIC Magazine встретилась с директором Музея нонконформистского искусства Анастасией Пацей, чтобы поговорить о многолетней истории пространства, неофициальном искусстве советского времени и его наследии.

А.К.: Расскажите, как арт-центр стал местом притяжения для многих известных деятелей неофициального искусства второй половины XX века? Чем дом, находящийся по адресу Пушкинская,10, отличался от других андеграундных пространств того времени?

А.П.: История началась с того, что в 1989 году дом ждал капитального ремонта. В то время в Ленинграде было много подобных зданий — экономическая обстановка не способствовала их быстрой починке. Часто бывало, что в такие пустующие постройки заселялись художники и музыканты, которые находились в поиске помещений для работы, поскольку тогда получить мастерские было непросто. А если ты не являлся официальным членом Союза художников, то обзавестись ею представлялось практически невозможной задачей, поэтому те, у кого была нужда в уединенном месте для творчества, обустраивались в подвалах и на чердаках. Иногда удавалось захватить целое здание в центре города — так называемый сквот, одним из которых и был дом по адресу Пушкинская, 10.

Существовало несколько основных причин, по которым пространство было самым крупным и развитым в Ленинграде. В первую очередь, большую роль сыграла площадь, которая составляла 15 тысяч квадратных метров, — по своему масштабу помещение было самым большим захваченным художниками местом в городе - еще и около Невского проспекта, недалеко от Московского вокзала. Не менее важно и то, что конце 80-х здесь собрались интересные и активные художники, у которых был опыт организации выставок и разных проектов. Они обладали большими кураторскими амбициями, желая заполучить не просто мастерскую для работы, но создать сообщество, объединенное общими интересами и целями. Мне кажется, что эти три фактора совпали, и поэтому из всех подобных инициатив, существовавших тогда, центр стал важной точкой притяжения. Он и сейчас, видоизменившись, является единственным дошедшим до наших дней пространством такого типа.

А.К.: Можете рассказать об основателях центра? Кем были люди, желающие создать такой грандиозный проект?

А.П.: Говоря об основании центра, мы всегда подчеркиваем важность сообщества. Это не результат деятельности одного человека — над созданием пространства трудилось целое творческое комьюнити с общими целями и видением искусства. Тем не менее было некое ядро, состоящее из нескольких имен отцов основателей сквота, — Сергей Ковальский, Евгений Орлов, Юлий Рыбаков и присоединившийся позже Николай Медведев. Это люди, которые взяли на себя большую ответственность по решению многих организационных и управленческих вопросов, касающихся пространства.

Их мотивировало практическое желание обзавестись рабочими помещениями для себя и своих единомышленников, интересы которых они представляли и так или иначе продвигали. Они также желали достичь результатов в далекой перспективе — хотелось сохранить наследие неофициальной культуры, потому что в те времена для нее не было места в государственных музеях.

А.К.: В чем заключалась особенность нонконформизма как течения в целом? Какое значение оно имело для российской культуры второй половины XX века?

А.П.: Чтобы определить внесистемное искусство советского времени, есть множество разных терминов — Ленинградский андеграунд, вторая культура или же параллельная, нонконформизм. Мы выбрали для себя последнее понятие, однако перечисленное так или иначе об одном и том же — об искусстве, которое существует вне государственной идеологии. Оно не активно противостоит ей (хотя такие примеры тоже были), но развивается в независимом направлении.

При Советском Союзе культура выглядела совсем иначе, чем сегодня. В тридцатые годы появилось нововведение, которое запрещало художникам создавать собственные независимые объединения. Вместо них предлагалось вступить в официальные государственные союзы — каждого деятеля искусства было необходимо прикрепить к одной из таких организаций. Тогда культура буквально раскололась на две части. С одной стороны, существовало официальное искусство, контролируемое властью, — соцреализм. С другой стороны, появилась параллельная культура — музыканты, художники и писатели, не состоявшие или не желавшие состоять в государственных учреждениях.

Они творили в условиях андеграунда, однако это не значит, что они работали меньше, чем члены союзов. Просто их деятельность была менее заметна общественности. Помимо отсутствия возможности выставляться на официальных культурных площадках, мастеру было тяжело приобрести материалы — продажа холстов, красок и кистей тоже контролировалась государством.

Но самое неприятное следующее. Поскольку нонконформисты не имели официальной корочки, подтверждающей их как профессиональных творческих сотрудников, им нужно было искать работу. Иначе они попадали под так называемый закон о тунеядстве. В советское время нельзя было быть безработным, поэтому в биографии многих деятелей искусства фигурируют такие должности, как кочегар или же вахтер. Такое формальное трудоустройство позволяло им, не нарушая закон, заниматься творчеством вдали от посторонних глаз.

А.К.: Самый известный «тунеядец» — это, скорее всего, Иосиф Бродский.

А.П.: Таких случаев было много и в литературных кругах. Но дело Бродского действительно очень известное.

А.К.: В советское время нонконформистское искусство было своего рода глотком свежего воздуха, но каким образом течение видоизменялось спустя годы? Какой облик оно имеет сегодня?

А.П.: Тут мнения разнятся, однако, на мой взгляд, культура, разделенная на два лагеря, прекращает свое существование после развала Советского Союза. В тот момент, когда пропадают все ограничения, в ответ на которые и возникло течение. Этот процесс начинается в конце 80-х и постепенно доходит до своего логического завершения уже в 1991 году.

Сегодня нонконформизм выражается иначе — творческие люди отказываются от сотрудничества с институциональными партнерами или принципиально не продают свое искусство. Если же мы смотрим на ситуацию сегодня, то некоторые практики андеграунда по-прежнему работают. И с каждым новым запретом они расширяются. Чем больше вводится ограничений, тем активнее мы будем наблюдать развитие подпольной культуры. Это естественно, ведь все живые виды адаптируются к меняющимся условиям. То же самое происходит и с искусством. В любой стране существуют темы и форматы, которые не принимаются широкой общественностью. И всегда есть часть культуры, развивающаяся в условиях андеграунда.

А.К.: Если опять же говорить о нонконформизме советского периода, сразу вспоминаются многочисленные творческие объединения, так называемые «кружки по интересам». Почему людям было так важно объединяться в группы и создавать сообща, а не в одиночку?

А.П.: Я бы не ставила на одну ступень «кружки по интересам» и неофициальное искусство. В первом случае объединение шло сверху вниз — для членов подобных организаций изначально была предложена инфраструктура для совместных занятий творчеством. В случае с неофициальными художниками и нонконформизмом дело обстояло несколько иначе. У каждого был собственный творческий путь и стиль. Но поскольку мастера не получали поддержки со стороны государства, то работали сообща, чтобы вместе бороться за право выставляться.

Позицию одного художника могут не услышать в то время, как массовая выставка привлечет к себе большее внимания. Соответственно, повышается ее видимость, к тому же вместе проще создавать групповые проекты и предлагать их институции. Что касается наших дней, то в творческих карьерах преобладает скорее индивидуализм, чем коллективизм. Просто общество меняется, появилось множество частных галерей и возможностей для того, чтобы художники могли развивать сольные карьеры.

А.К.: Именно период расцвета неофициального искусства в Ленинграде — музыки, литературы, кинематографа и живописи — обладает особой эстетикой, которая откликается у людей даже спустя десятилетия. Как вы думаете, почему именно этот город стал пристанищем для андеграундного искусства и его деятелей?

А.П.: Нужно отметить, что неофициальная культура существовала не только в Ленинграде — художники и литераторы, несогласные с государственной идеологией и не разделяющие принципы соцреализма, творили везде. Например, одним из известнейших брендов в отечественном искусстве того времени считается московский концептуализм.

Возможно, здесь к таким событиям было меньше внимания, чем в столице — захватить пустующий дом в Ленинграде было проще и реалистичнее, чем в Москве. Плюс ко всему, располагает сама атмосфера города и его культурное наследие. Но, честно говоря, у меня нет аргументированного ответа, тем более, что вы спрашиваете у человека, который живет здесь. Уверена, если спросить не у петербуржца, ответ может быть совсем другим.

А.К.: Музыка вполне очевидно могла быть вне канона, но что насчет картин? По каким критериям живопись причислялась к нонконформизму?

А.П.: Были определенные критерии соцреализма, его свойства и требования, согласно которым писались произведения и выстраивался их сюжет. Вообще, когда мы вспоминаем об этом течении, то сразу представляем себе сцены, восхваляющие советскую идеологию и жизнь в Союзе. Это фигуративное искусство, то есть всем понятно, что изображено на картине — поле с трактором, человек или, например, натюрморт. Поэтому все, что отличалось от образцов соцреализма, воспринималось как противовес ему. Раньше художник мог считаться нонконформистом, даже если его картина не несла в себе никакого протестного посыла.

Сегодня нетрадиционные подходы к искусству кажутся вполне себе привычными. Если посетители приходят в галерею современного искусства и видят там абстрактную живопись с разрезанным холстом и ассамбляжем из мусора, то никому это не кажется необычным. Скорее всего, это именно то, что мы ожидаем увидеть.

А.К.: Подобное у меня было, когда я увидела карикатуры Виктора Богорада у вас в музее. Абсолютно не поняла, почему этот художник причислен к рангу нонконформистов, ведь его работы вполне понятны.

А.П.: В группу нонконформистов попадает огромное количество художников, стили и направления которых различны. Но это своего рода навешивание ярлыков, потому что не все деятели, причисленные к этому течению, формально сказали бы про себя: «Я нонконформист». Часто искусствоведы пытаются систематизировать искусство и отнести художников к той или иной группе, хотя не всегда мастера сами чувствуют себя подобным образом.

А.К.: В арт-центре была представлена достаточно любопытная выставка «Накопительный объем» Ивана Чемакина. Мне было непросто разобраться в ее смыслах вне контекста. Как человеку научиться понимать нонконформизм? И необходимо ли это, если речь идет об искусстве в целом?

А.П.: Я думаю, нужно учиться понимать не конкретный стиль, а искусство и художественный язык в целом. Просто радоваться многообразию творчества и выбирать для себя то, что откликается, пытаясь в этом разобраться. Если не получается, не огорчаться, потому что это нормально — у каждого свои предпочтения в искусстве.

А.К.: Каким экспонатом или же выставкой вы гордитесь больше всего? Ваш музей единственный бывший сквот, сохранившийся в России. Наверняка, вам есть чем удивить посетителя.

А.П.: Сложно ответить на этот вопрос, потому что пришлось бы выделить что-то одно. Мне бы такое далось непросто — не могу занять субъективную позицию как директор музея. Хочу только отметить произведение, особенно известное нашим посетителям — скульптуру «1946» авторства Эдуарда Берсудского. Это один из знаковых объектов, расположенных на Пушкинской.